На этой сцене училась говорить эпоха. Нежностью Господней дудочки Беллы Ахмадулиной, хрупкой сталью колокольчиков Булата Окуджавы, голосом прижизненной славы Евгения Евтушенко, алогичностью формы Андрея Вознесенского, песней-­беспокойством Владимира Высоцкого… Потом хроника оттепельных поэтических концертов в московском Политехническом музее стала символом эпохи. И олицетворением утраченной свободы.

А потом стихи в Политехническом зазвучали регулярно. Из уст профессионалов и тех, кто только готовился гордо назвать себя Мастером искусства Поэзии, — студентов-­старшекурсников Литературного института им. А. М. Горького. Николай Столицын лишь два месяца проучился в Литературном институте, когда ему предложили выступить на знаменитой площадке.

Он читал своего программного «Звонаря». Без положенного по рангу смущения, ибо не придает значения именитости, признанности, классичности, для него существуют лишь стихи — хорошие или плохие. Читал без микрофона, потому что он искажает голос, а голос должен звенеть натянутой струной и жить собственной жизнью.

Зрители оценили «Звонаря»… ошеломленным молчанием. Аплодисменты были потом. Как и слова: «Вы закладываете новое направление в поэзии…»

А он ничего специально не закладывает. Просто пишет, как дышит и живет, — в такт с биением сердца. Иногда собственный пульс и пульс жизни, сливаясь, оглушают колокольным набатом.

«Почему вы не работали?» — спросили на позорном судилище у Иосифа Бродского. «Я работал. Я писал стихи», — истина не требует доказательств. Для Николая, воспитавшего себя на честности и искренности книг Владислава Крапивина, повзрослевшего на прозе Леонида Андреева, стихи — не прекращающаяся ни на миг работа. Слава Богу, предназначение — познано, муки процесса творения — изматывающи, но единственно необходимы.

Он давно уже — большой Мастер. Во всех ипостасях Слова — в поэзии, прозе, драматургии, литературной критике. Кажется, нет в жизни сферы, куда не заглянул бы внимательный к деталям, лицам, образам писатель.

Лично для меня он — лучший литературный редактор: чуткий, умный, бережный и беспощадный к фальши или небрежности.

Его сборники — вышедшая в Симферополе «Точка отсчета» и родившиеся в Москве «Хроники Харона» — образцы того, как должна выглядеть книга внешне и внутренне.

Рваный парус — против ветра,

Себе — раб и господин,

Не стремится выйти в мэтры

Сотнеликий паладин.

Просто пишет, словно дышит,

Не страшась сумы-тюрьмы.

Видно, голос Бога слышит

Много явственней, чем мы.

Паладин — священнослужитель Поэзии, он ценит в стихах тишину. Но не тишину покоя и тепла, чаепития в уюте кухни, когда за окном шумит дождь и царствует тьма. Его тишина — только что закончившаяся гроза в поле: сквозь разрывы туч бьется солнце и слышно каждое падение тяжелых гулких последних капель, окрашенных радугой, которая вот-вот родится… Он не раскрашивает мир цветными карандашами, не пишет его масляными красками. Он всякий раз его создает. Заново. Созидает. Каждую историческую эпоху во имя будущего. Каждого маленького человека — во благо человечества.

С непривычки с ним — сложно: он убежденный максималист. В общении почти физически ощущаешь, как напрягается твое серое мозговое вещество, силясь догнать молнию образной мысли собеседника, и испытываешь счастье от осознания: догнал, понял! Он преданно любит друзей. Но раскрывается лишь перед теми, кто, по его мнению, способен быть соратником-­воином в вольнице бойцов заставы духа перед нашествием зла. Он не декларирует — он ежесекундно охраняет чистоту мира.

Николай Столицын, которому накануне исполнилось пятьдесят, — уроженец сибирского города Абакан, силу поэтического дара познавший в Евпатории.

Таких — хрупко-­несокрушимых и ясноглазых — появляется и остается на земле все меньше.

Татьяна ДУГИЛЬ.

Фото Марии Самсоновой.

Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 43(19644) от 01.11.2024 г.