В ночь на 26 апреля 1986 года жители Припяти и Чернобыля мирно спали в своих квартирах. А рядом, на 4‑м блоке атомной электростанции, определялась их дальнейшая судьба. В 1 час 23 минуты там взорвался ядерный реактор. Спустя 38 лет, несмотря на широкомасштабные меры по ликвидации и смягчению последствий трагедии, принятые как в первые минуты после взрыва, так и в последующие годы, Чернобыльская АЭС продолжает оставаться потенциальным источником опасности. Что хранят в себе реакторы Чернобыля, как закрывали опаснейшую в мире зону и о чем сегодня вспоминают очевидцы, «ЕЗ» рассказали ликвидаторы масштабной катастрофы конца ХХ века, которые сейчас проживают в Евпатории и являются членами общественной организации «Евпаторийская городская организация инвалидов и пострадавших вследствие Чернобыльской катастрофы «Память Чернобыля».
«Время идет так быстро…»
Авария на Чернобыльской АЭС, произошедшая 38 лет назад, считается самой крупной техногенной катастрофой в истории человечества. Спецоперацию по преодолению ее последствий сравнивают с войной. Как на фронт, в Чернобыль нескончаемым потоком везли со всех концов Советского Союза самых крепких мужчин. Как и на войне, там было все: коварный враг, героизм, бесшабашность, предательство и смерть. Сегодня ликвидаторы вспоминают о самой сложной командировке в жизни.
— Тогда мне было 23 года, и я работал на железной дороге машинистом тепловоза. В 1987 году в наше локомотивное депо поступила заявка на подцепку крана к тепловозу и отправку команды людей в зону отчуждения, — вспоминает ликвидатор Владимир Луценко. — Мы, вместе с другими машинистами и рабочими, были отправлены туда. Люди снимали конструкции, им предстояло выполнить определенные маневры, не покидая тепловоз. Все закапывали или вывозили. В основном приходилось закапывать. Также укладывали новое железное полотно: старое снималось, а на его место укладывалась чистая дорога. Такова была моя работа. Время идет так быстро…
Владимир провел там около 24 дней — почти месяц. Ликвидатор объясняет: тепловоз охлаждался не только водой, но и через воздушную систему. Во время работ радиоактивная пыль поднималась и проникала даже сквозь закрытые окна. Так что каждый получал свою дозу.
— Когда проводили измерения внутри машин, уровень радиации оказался высоким. Мы пытались провести дезактивацию, мыли тепловоз трижды, но все напрасно. Даже несмотря на все наши усилия, мы так и не смогли избавиться от радиации. Отогнали его и оставили на станции Янов. Если мне не изменяет память, там стояло шесть или семь подобных тепловозов.
Когда Владимир Луценко вместе с коллегами въезжал в зону отчуждения, оттуда уже эвакуировали всех жителей. Но по обе стороны железной дороги тянулись болота, и пути частенько пересекали… черепахи!
— Тогда я еще удивился, что их очень много — живых! — говорит Луценко. — Этот момент запал мне в память. А однажды мы наткнулись на ульи: пчелы выжили и делали мед. Также впечатляли брошенные поселки, хутора. Помню, как мы замечали оставленные мотоциклы, коляски, даже велосипеды. Проходя мимо домов, открытых и полных мебели, чувствовали неподвижную пустоту. Это было страшно. Всюду царила тишина. Синее небо, белый песок, озера — и ни души вокруг.
В период ликвидации у Владимира Луценко и других машинистов не было дозиметров. По его словам, в то время считалось, что при достижении дозы в 10 рентген (а в первый год ликвидации это значение было установлено на уровне 15) командировку нужно завершить. Ориентировались на рабочих тех зон, где были индивидуальные измерительные приборы:
— Если рабочие считали, что нужно сменяться и уезжать, это означало, что они уже получили определенную дозу. И мы наверняка были облучены в той же степени и старались тоже уезжать. Однажды я попал в больницу, где пролежал около двух недель с поджелудочной, а где-то через четыре месяца оказался в больнице Киева: начало барахлить сердце. А я еще тогда был молодой и крепкий! Но куда деваться? Работа такая. Сейчас с каждым годом болезни все ощутимее…
Сегодня Владимир Луценко — директор музея «Звезда Полынь», который функционирует в Евпатории с 2012 года. Чернобыльником, или чернобылем в народе называют обыкновенную полынь, весьма распространенную в той местности. В евпаторийском музее собрана и представлена самая большая в Крыму экспозиция, рассказывающая об аварии на Чернобыльской АЭС.
«Никакой защиты не было»
Казалось бы, о катастрофе на Чернобыльской АЭС написано уже все. Виновные «атомной чумы» известны, тайные факты раскрыты. Но даже спустя 38 лет воспоминания о том сложном периоде продолжают терзать души ликвидаторов, а их истории в очередной раз напоминают нам о том, кто стоял за спасением человечества.
Таким человеком стал и Петр Пудов. На момент ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС ему было 24 года, он служил военным бортрадистом самолета воздушного наблюдения и аэрофотосъемки Ан‑30. Летал над реактором и вел съемку.
— У нас в эскадрилье было десять самолетов, которые базировались в Черновцах. Каждый день на протяжении всего лета и осени один из самолетов вылетал на объект для съемки: таким образом экипаж фиксировал, что там происходит, что меняется. Затем частота полетов стала несколько реже. Пролетая над объектом, мы смотрели, что внизу. Но каждый член экипажа смотрел в свою сторону, чтобы ни с кем не столкнуться. Кроме нас там работало много различных летательных средств: сбрасывали грузы, мешки с бором, со свинцом.
По словам Петра Пудова, в самолете Ан‑30 был установлен специальный фотоаппарат размером метр на метр. Для устройства была предназначена широкая пленка, которую проявляли и отдавали в вышестоящий штаб.
— В первое время пленка не проявлялась или проявлялась частями — зигзагами. Мы не могли понять, в чем дело, ведь такое происходило только над этим объектом. Потом поняли: радиация!
Ликвидатор вспоминает, что из-за высокого уровня облучения некоторые самолеты пришлось списать, распилить и переплавить. Но дозу радиации, которую получил сам, не знает:
— Никто нам этого не говорил, и никакой дополнительной спецодежды не выдавали. Свинцовые пластины положили на сиденья — и все. Мы еще отключали подачу воздуха, когда летели над реактором. Но все равно никакой защиты не было. Был только энтузиазм и большое количество людей.
«Память Чернобыля»
Катастрофа на Чернобыльской АЭС — это авария, последствия которой отдаются эхом до сих пор. В Евпатории функционирует городская общественная организация инвалидов и пострадавших вследствие Чернобыльской катастрофы «Память Чернобыля». В департаменте труда и социальной защиты администрации города организацию курирует Татьяна Рудник. Она рассказала, что «Память Чернобыля» является одной из самых действенных и активных многочисленных общественных объединений крымских чернобыльцев.
История Татьяны Рудник — история не только смелости, но и сострадания, выдержки и преданности. В самый мрачный час Чернобыльской катастрофы она стала не только свидетельницей, но и героиней этого страшного времени. В 1986 году она вместе с другими ликвидаторами устраняла последствия аварии: грузила на вертолет песок, который сбрасывали в реактор. И в череде трудностей не оставила своего призвания — помогать.
Ее душевная щедрость и сострадание вновь проявились, когда она, понимая важность каждого акта помощи, переехала в Киевскую область и обеспечивала продуктами питания тех, кто был вынужден покинуть свои дома из-за угрозы радиации. Труд этой женщины стал символом непоколебимости человеческой доброты перед лицом беды.
Татьяна Рудник — не просто имя в списке ликвидаторов Чернобыльской аварии. Это имя, наряду с другими, олицетворяет самые высокие человеческие ценности: отвагу, самоотверженность, сострадание. Такие истории напоминают нам, что даже в самые темные времена светлая искра героизма и доброты может пробиться сквозь тьму.
— С 1995 года я работаю с общественной организацией «Память Чернобыля» и хочу обратить внимание на то, что государство помнит о ликвидаторах. Среди членов организации с 2014 года к высшей награде РК — ордену «За верность долгу» было представлено шесть человек.
Анастасия МОРОЗОВА.
Фото пресс-службы администрации Евпатории.
Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 16(19617) от 26.04.2024 г.
