В самой западной точке Крыма, рядом с мысом Тарханкут, расположено село Оленевка. До 1945 года оно называлось Караджа. Издавна и вплоть до наших времен обитателей этих мест негласно нарекают на местном наречии «джайманами» — то ли бунтарями, то ли разбойниками. Но по мере углубления в родовую историю местных жителей исследователи чаще всего приходят к более точному определению их человеческой природы, оперируя такими понятиями как безудержная свобода и обостренное чувство справедливости, полная независимость от внешних обстоятельств, безоглядная смелость и решительность, недюжинная сила и выносливость, озорство, смекалка и юмор. Словом, присуща здешним коренным обитателям неповторимая «харизма».

Товарищи по несчастью

Среди фамилий нескольких родовых ветвей Караджи-Оленевки остаются на слуху сегодня Щербаковы и Якименко. Более ста лет переплетаются судьбы семей с этими фамилиями. Общие испытания лихолетий, общая радость созидания и побед скрепили дружбу и любовь двух родов.

У родоначальников династий биографии были типичные. Восемнадцатилетний Петр Щербаков, бывший орловский беспризорник, сосланный в конце ХIХ века на крымскую «колыму» за бунтарский характер, в Карадже остепенился, досконально овладел кузнечным делом. Вместе с верной женой Варварой выпестовал красавицу дочку и восьмерых ладных сыновей — ​всем на загляденье. Но не избежал Петро клейма «врага народа»: в 1939 году был репрессирован за публичный отказ приобрести облигации за трудодни. Годами позже выяснилось, что сгинул глава большой семьи в застенках тюрьмы Симферополя в конце 1941-го.

Многодетную семью Якименко, соседей Петра, в то же самое время постигла похожая участь. В предвоенные годы за работу в поле колхозникам ставили отметки о трудоднях, что вовсе не гарантировало регулярного материального расчета. А у Агафьи Якименко (в девичестве Приходько) муж рано умер, на попечении было восемь голодных ртов. Вот она и унесла в торбочке зерно с колхозного поля, для младших детей. Какой-то «борец за справедливость» доложил «куда надо» о несознательности колхозницы, и Агафью надолго упрятали за решетку. Вслед за матерью «провинилась» и ее старшая дочь Анна, которая была уже замужем за Антоном Щербаковым, сыном Петра. Вместе с новорожденными двойняшками Аннушка была отправлена в тюрьму — ​там дети умерли…

Братьев Анны — ​Семена и Павла Якименко — ​в семье Щербаковых окрестили своими товарищами по несчастью: мать и сестру осудили, малышня голодная, короче, забот полон рот. И шепоток недоброжелателей: мол, семья какая-то «неблагонадежная».

Нерадостная вроде бы сложилась на тот момент картина жизни. Однако извечная караджинская харизма сметала все трудности. Хлопцы Щербаковы и Якименко крепко дружили. Работали всегда до седьмого пота, а веселились — ​без устали! И на гармошках играли, и с крутых скал часами бросались в кипящие внизу волны, выкручивая немыслимые сальто, и на лошадях самозабвенно гоняли по знойной выжженной, но такой пахучей раздольной степи.

В дома постучалась война

Старшие сыновья Петра Илларионовича Щербакова — ​Кузьма, Антон и Сашко — ​были призваны служить на Черноморский флот в 30-е годы, когда репутация их фамилии еще не была запятнана «провинностью» отца. С началом Великой Отечественной служба краснофлотцев Щербаковых продолжилась в боевых условиях. А вот остававшихся на тот момент в Карадже Бориса и Дмитрия Шербаковых, Павла Якименко и других детей «врагов народа» в 1941 году воевать не взяли, несмотря на призывной возраст…

Таить обиду на «сороковые роковые» хлопцам и девчатам было некогда. Работы в колхозе и в домашнем хозяйстве было невпроворот. Рано повзрослевшие парни с уходом на фронт односельчан, мобилизованных в августе 1941 года, оставались опорой для больших родительских семей. Пришла пора и свои семьи создавать. Павел выбрал Марийку, а Борис положил глаз на Марусю.

Тем временем неутешительные военные сводки, казавшиеся сначала невероятной фантазией, обернулись суровой реальностью. Сформированные для обороны полуострова четыре дивизии советских войск с середины осени были вынуждены отступать. В ноябре 1941-го в Крым вошли немцы…

Добрались вражеские солдаты и до удаленного от активных военных действий Тарханкута — ​«забытого Богом дикого места». Здесь, на оккупированной территории, фашисты пытались установить «новый порядок». В Ак-Мечети (ныне Черноморское) погранпост по берегу моря состоял из двух взводов немцев и румын, занявших бывший Дом Советов. А в Карадже оккупанты облюбовали бывший господский дом помещика П.В.Попова, в прошлом предводителя дворянства. На берегу поставили зенитные орудия и батареи, тщательно следили за водным побережьем. Под неослабным контролем находились жители окрестных деревень: немцы панически боялись местных подпольщиков, чьи действия были дерзкими и глубоко законспирированными.

Тайна караджинских «джайманов»

Трагизм положения закоренелых «джайманов» заключался в невозможности открыто противостоять ненавистным врагам. Молодежи оставалось внешне смириться, борясь за выживание своих семей, а скрытно осуществлять посильное сопротивление.

Парни предпочитали не попадаться немцам на глаза. Затаившись в степной балке или разрушенной кошаре, придумывали способы навредить фашистам: пробирались к отдаленным постам, складам, где портили замки, ящики и мешки в пустых хранилищах. Незаметно повреждали дно баркасов на берегу, дырявили бочки… Многие всячески отлынивали от принудительной трудовой повинности, рискуя быть строго наказанными. За отказ выполнять гражданский распорядок немцы запросто могли расстрелять. Румыны же предпочитали мародерствовать и устраивать пирушки.

Нашлись в районе и фашистские прихвостни. Один из них — ​прижимистый старикан — ​исправно прислуживал вместе со своей родней на мельнице, куда оккупанты свозили на помол зерно из местных хозяйств. Денно и нощно скрипели жернова по заведенному «новому порядку», а до помола скудных запасов зерна гражданского населения очередь не доходила. И однажды односельчане резвого немецкого угодника, приехав небольшой группой на мельницу, осмелились предложить ему сделку: ты, мол, время от времени втихую от немцев перемалывай один-другой мешок нашего зерна, оплату получишь частью муки. Но «сознательный» дед искренне возмутился и завопил петушиным голосом на неповторимом караджинском «суржике»: «Часу нема на бывший колхоз работать! Зараз мы армии мэлым!» При этом он многозначительно воздел кверху заскорузлый указательный палец, давая понять, что речь идет о «несокрушимой» немецкой армии, для победы которой важно безотрывно молоть и молоть зерно, попутно обрекая на погибель ненавистных колхозников.

— Вот гад! — ​кипели ответной ненавистью жители Караджи, обсуждая предательское поведение односельчанина. — ​Ишь, какой «патриот»… «Армии мэлим!» — ​чтоб она подавилась, эта армия супостатов!

Острые на язык деревенские «джайманы» тут же придумали ехидному деду презрительное матерное прозвище, а для местных подростков забавой стало передразнивать «петушиного деда», повторяя на разные лады: «Армии мэлым! А-а-армии мэ-мэ- мэлым!»

А через несколько дней с мельницы донесся тайный слух: какие-то смельчаки ночью добрались до бричек, груженых мешками с зерном и свеже смолотой мукой. Нескольких бесшумных взмахов самодельными саблями хватило для того, чтобы искромсать мешковину в хлам. Утром незадачливая охрана обнаружила россыпи муки, перемешанной с зерном и грязью, вдоль транспортного обоза.

Поиски виноватых ни к чему не привели. Немецких солдат на тот момент на Тарханкуте базировалось немного, лютовать они не решились, отыгрались на переусердствовавших в служебном рвении холуях. В деревне же предпочли закрыть рты на замок. И только собираясь в тесном кругу парней, братья Щербаковы и Павел Якименко могли позволить себе, переглянувшись, вкрадчиво произнести: «Армии мэлым! Чи вже нэ мэлым?»

Весной 1944-го

К сожалению, сегодня живых свидетелей того трагического времени можно по пальцам перечесть. Стерлись в воспоминаниях рисковые «шалости» отчаянных «джайманов», досаждавших «новым хозяевам» в глухомани Тарханкута в течение двух с половиной лет, пока длилась проклятая оккупация. Зарубцевались и душевные раны, полученные в 1942-м, когда в облаву в Карадже попали и затем были угнаны в Германию молодые хлопцы и девчата, в том числе младшие сестра и брат Бориса Щербакова — ​Елена и Михаил (к счастью, им удалось, возвратиться в отчий дом после Победы, пережив жестокие испытания узников фашизма).

Но есть в родственных семьях воспоминания, которые из поколения в поколение вызывают чувство гордости за земляков. Четко врезался в память старожилов погожий день14 апреля 1944 года, когда, завидев движение советских бойцов к Карадже со стороны Ак-Мечети, деревенские хлопцы сигналили им с лимана самодельными ракетами, указывая путь к разоренной фашистами усадьбе.

Вместе со всеми ликовали караджинские «джайманы». По деревне быстро распространились вести о доблестной службе на Черноморском флоте Антона и Александра Щербаковых, а также о героической гибели на подводной лодке самого старшего из братьев — ​Кузьмы Петровича. Дети «врага народа» Щербаковы проявили отвагу, пролитой кровью постояли за честь своей фамилии. Теперь и младшим сыновьям деревенского кузнеца открылась дорога на фронт.

С призывного пункта Ак-Мечетского райвоенкомата из Караджи на защиту Родины в один и тот же день отправилась группа отчаянных парней, среди которых были друзья-товарищи Борис Щербаков и Павел Якименко. Документальным свидетельством этого события осталась надпись на салонной довоенной фотографии, которую Борис поручил передать молоденькой жене: «Дорогой и любимой Марусеньке в день отъезда в Красную армию. 29/V1—44 г. д.Караджа».

История двух орденов

Третьего июля 1944 года красноармейцы Щербаков и Якименко прибыли в расположение 339-й Ростовской Таманской стрелковой дивизии, которая после освобождения Крыма несла охрану побережья полуострова и пополнялась личным составом. Здесь военная судьба развела односельчан. Бориса определили в 617-й отдельный саперный батальон, а Павла — ​в 1137-й стрелковый полк, в артиллерию. Служили рядом, но связь между собой потеряли.

Учебная подготовка сменилась боевой уже в начале сентября, когда подкрепленная новобранцами 339-я дивизия вошла в подчинение 33-й армии 1-го Белорусского фронта и передислоцировалась в Польшу.

В течение пяти месяцев части и подразделения дивизии готовились к нанесению мощного удара по оборонительным рубежам противника между Вислой и Одером. Саперы обеспечивали войскам пути маневра и перегруппировки, для чего в поймах рек наводили понтонные переправы, порой в условиях артподготовки разминировали минные поля для прохода артиллерии и танков. Артиллеристы в свою очередь закрепляли огневые позиции, исходящие рубежи для грядущих атак, вели пристрелку целей… Пути передвижения земляков никак не пересекались.

…Висло-Одерская наступательная операция началась 12 января 1945 года. И уже 14 января части дивизии стремительно пошли на прорыв сильно укрепленной и глубокоэшелонированной обороны Вермахта. Вот строки из дивизионной оперативной сводки за15 января: «…перестроив боевой порядок и сбив противника с рубежа р. Илжанка, к исходу дня подразделения 1137-го стрелкового полка вышли на рубеж: лес южн. Добец». В сокрушительных атаках неизменно участвовал наводчик батареи 45-миллиметровой пушки Павел Васильевич Якименко. Свидетельство — ​в его первом наградном листе: «…смелый и отважный наводчик в боях при прорыве обороны противника 14 и 15 января 1945 года, находясь в боевых порядках, расчищал путь наступающей пехоте. В ходе боя прямой наводкой уничтожил 2 станковых пулемета и свыше 10 солдат и офицеров, чем обеспечил беспрепятственное продвижение вперед… Удостоен правительственной награды — ​ордена Отечественной войны 2-й степени».

Стремительному продвижению частей 339-й дивизии к Одеру в это время во многом способствовали саперы, чьи безошибочные и точные действия по обезвреживанию транспортных мин обеспечивали беспрепятственный путь к оборонительным рубежам немцев. Внес достойный вклад в успех этой операции и сапер Борис Петрович Щербаков. Вот краткое описание его подвига (из наградного листа, 16 января 1945 г.): «Под огнем противника на переднем крае снял и обезвредил 944 мины и сделал проход в минном поле. Достоин правительственной награды. …Награжден орденом Славы 3-й степени».

Вот так два товарища из крымской глубинки, служившие на жестокой войне в одной дивизии, практически в одно и то же время проявили героизм и умение громить ненавистного врага.

Случай на Одере

Тем временем наступление не сбавляло темпа. За три недели войска 1-го Белорусского фронта продвинулись на 500 (!) километров, прошли почти всю Польшу, вступили на землю Германии и к первым числам февраля вышли на реку Одер — ​оказавшись в 60—70 километрах от Берлина! Таких темпов продвижения там, где оборонялись немецкие войска, Красная армия ещё не знала…

Выйдя на восточный берег Одера к железнодорожному мосту в районе Клоппиц, отдельные инженерные подразделения дивизии 4 февраля 1945 года приступили к выполнению новой ответственной задачи — ​созданию дополнительных понтонных переправ для форсирования реки на протяженной линии фронта. Бойцы 617-го саперного батальона, выполняя приказ, столкнулись с казалось бы непреодолимыми трудностями. При спуске понтонов на воду скреплять их приходилось, сначала стоя по пояс в ледяном крошиве, затем с лодок, причем под обстрелом с немецких позиций. Закрепить конструкции на противоположном берегу мешала примыкавшая к нему широкая полоса льда. Однако приказ о захвате вражеского плацдарма обсуждать не приходилось. Оставалось только какому-нибудь смельчаку преодолеть водное препятствие вплавь и, выбравшись из ледяного плена, зацепить понтонную цепочку на суше.

Сапер Борис Щербаков, не раздумывая бросился в омут ледохода. Шинель и сапоги мгновенно потяжелели и тянули ко дну. Но караджинский обычай окунаться среди зимы в студеном море и природная физическая выносливость помогли отчаянному пловцу преодолеть расстояние в несколько метров на глубине и, коснувшись ногами дна, буквально зубами схватиться за прибрежный ледяной наст. Выкарабкиваться на берег было невероятно трудно. Лед раскрошил передние зубы, скулы, мышцы рук и ног свело в адском напряжении. Но Борис каким-то непостижимым усилием воли рванулся всем телом вперед и выбросился из ледяного панциря на берег, не выпуская из сжатой ладони заветного каната с креплением.

На следующий день реку Одер с помощью понтонной переправы форсировал 1137-й стрелковый полк. Наводчик Павел Якименко тянул по раскачивающейся дорожке свою 45-миллиметровку и мысленно благодарил тех, кто обеспечил мостовой переход артиллеристам…

В те студеные февральские дни Борису особенно хотелось выжить, дождаться теплой весны и добрых вестей с родины. Весна наступила стремительно, и с нею пришла ожидаемая радость: в марте Маруся сообщила мужу о рождении дочери Ларисы. С новой силой пошла борьба за Победу.

Перед решающими боями

В ночь на 16 апреля 1945 года 617-й саперный батальон, закончив накануне разминирование и разборку заграждений для прохода пехоты и артиллерии, выступил в западном направлении. Две пешие колонны, периодически обгоняя одна другую, перемещались к первой полосе обороны противника. Бойцы шли по чавкающей под сапогами мерзлой грязи, правее параллельно продвигались машины и артиллерийские орудия, причем тихо, в полной темноте. Таков был приказ, и все понимали, что это неспроста. Грядут решающие сражения!

Справа забуксовал грузовик. Борис с двумя товарищами кинулся на выручку соседям. Подталкивая кузов плечом, в свете фонарика увидел еще одну машину, застрявшую на обочине. Немецкий грузовик с продавленным бортом. Надпись на добротных мешках не оставляла сомнений: это мука. Луч фонарика, перемещаясь, высвечивал на мешковине многочисленные порывы в местах, куда попадали пули и снаряды. Рассыпающаяся мука чавкала под ногами вместе с грязью. «Знакомая картина», — ​в голове Бориса промелькнуло воспоминание двухлетней давности. И вдруг в тишине ночи он услышал приглушенный возглас: «Армии мэлым! Чи вже нэ мэлым?!» Опешивший от неожиданного головокружительного счастья Борис все же смог остроумно отреагировать на эту реплику-пароль. Шепотом, но с вкрадчивым восторгом продекламировал в темноту: «Павло, це ж они перемололи соби на задницу!» И на его голос из мглы появился прямо-таки сияющий образ — ​Павка Якименко со своей верной спутницей на привязи, 45-миллиметровой пушкой.

Товарищи только на мгновение крепко, до хруста костей, сжали друг друга в объятьях, и тут же разошлись, догоняя свои колонны. Теперь уже старались не потерять связь. Время от времени тихо перекликались. А вскоре передвижение закончилось. Можно было подкрепиться. Бойцы достали фронтовые фляжки. Борис и Павло расположились рядом с пушкой и дали волю эмоциям. Радовались встрече так же бурно, как когда-то в оккупированной деревне, когда смастерили обрез из охотничьего ружья, чтобы мстить фашистам.

Между тем, приближался рассвет. В молочном тумане проступили очертания укреплений противника.

Фронтовая легенда

Послышались гортанные звуки немецкой речи. Фашисты нервно гоготали, предчувствуя свой скорый конец. Вдруг на гребне бруствера появился силуэт гитлеровца. Он нетрезво покачивался и недвусмысленно поворачивался задом на восток. Караджинские «джайманы» стерпеть такого не могли. Павло зарядил пушку и шарахнул по мелькающей перед окопом «цели». В воздухе закувыркались обрывки галифе и характерные детали оголенной части тела насмешника.

После пушечного выстрела включились прожектора, и ударные группировки прославленной гвардейской дивизии пошли в наступление под ликующие возгласы наших героев: «На Берлин!»

Как это было

Байка на тему начала Берлинской операции возникла на реальной почве. Грандиозное сражение на подступах к Берлину началось, как свидетельствует история, 16 апреля 1945 года. Конкретно ударная группировка на 1-м Белорусском фронте перешла в наступление при свете прожекторов в 5 часов 20 минут по московскому времени. Артподготовка на линии реки Нейсе началась в 6 часов 15 минут. И эти факты одинаково озвучивались во всех воспоминаниях участников былых сражений.

А вот что написано в наградном документе Павла Васильевича Якименко: «16 апреля при прорыве обороны немцев на западном берегу реки Одер, выкатив свое орудие на открытую огневую позицию, прямой наводкой расстрелял 3 станковых пулемета противника с их расчетом и, отражая контратаку противника, уничтожил 15 гитлеровцев. За мужество и отвагу в бою… удостоен награды — ​ордена Красной звезды». Это был уже второй по счету орден отважного артиллериста.

Одна из самых успешных операций советских войск в Великую Отечественную, без сомнения, началась с залпов нашей славной артиллерии.

А затем крымчане Павел Якименко и Борис Щербаков в составе своих частей с триумфом дошли до Берлина. И к их боевым орденам прибавились дорогие сердцу медали — ​«За участие в героическом штурме и освобождении Варшавы», «За участие в героическом штурме и взятии Берлина», «За участие в Великой Отечественной войне».

Их слеза прошибала при встречах…

Павел Васильевич Якименко после окончания войны вскорости возвратился в родную деревню, которая в 1945 году была переименована из Караджи в Оленевку. Дома ждала любимая жена Мария, через год родилась у них дочурка Любаша, следом еще две прелестные девчушки Галя и Валя. В 46-м году довелось Павлу испытать долгожданную радость: окончился срок заключения матери и он сам привез ее домой — ​постаревшую, но не сникшую, по-прежнему заботливую, готовую на самопожертвование ради детей.

Навсегда прикипел фронтовой артиллерист к родному колхозу «Маяк», занимался овцеводством. Умер рано, в 1962 году, от болезни легких.

А гвардии младший сержант Борис Петрович Щербаков вернулся в Оленевку из побежденной Германии только в1946 году, по окончании положенной срочной службы. Трогательно щемящими была долгожданная встреча в Марусином доме: схватил в охапку жену, бережно обнял годовалую дочурку, впервые посадил ее на колени. А с матерью, братьями и сестрой в отчем доме и порадовались, и погоревали. Ведь семья лишилась не только отца, на войне погибли Кузьма и Дмитрий Щербаковы… Конечно, за праздничным столом тогда собрались и фронтовые друзья, родные люди из семей Якименко, Приходько и других соседей.

В дальнейшем Борис Петрович проживал с семьей в Евпатории. Работал заведующим складом, кладовщиком, экспедитором. Умер вслед за давним другом — ​в 1963-м году.

Остается добавить, что с малых лет Борис не расставался с баяном, затем с трофейным аккордеоном. После войны охотно растягивал меха, когда к нему в город приезжал из Оленевки Павло — ​друг детства, юности и фронтовой молодости. Сидя в уютном дворике под виноградной шпалерой, «джайманы»-орденоносцы вспоминали нечаянную встречу на подступах к Берлину 16 апреля 1945 года. И тихо плакали. Наверное, все-таки от радости…

Нина ЩЕРБАКОВА.

Фото из личного архива автора; из военных архивов Висло-Одерской и Берлинской операций.

Опубликовано в спецвыпуске газеты «Евпаторийская здравница» от 09.05.2020 г.