В преддверии всенародного праздника «Евпаторийская здравница» публикует произведения из цикла «Рассказы артиллериста» Николая Столицына. Сам автор характеризует жанр «Рассказов…» как кинопрозу и так говорит об истории их создания:
«Деда я не увидел… Но отец, под настроение, рассказывал о старшем сержанте Красной армии Напрюшкине В. Г. О его Курской дуге, ранениях… о его четырех (!) войнах.
Рассказы отца — будоражили, вызывали восторг. Надо же!! Четыре войны. Надо же!! «Сорокопятка»…
Теперь, спустя годы… и годы, нет, я не воспроизвожу — рассказы отца, я… хочу — сам, и только сам — «пройти» от Москвы до Берлина. Чтобы плакать, узнав о Победе, чтобы верить в свою страну, в свою советскую Родину, чтобы ощутить себя — действительно живым…
Живым — до конца. До Победы».
Первая линия (Курская дуга)
1, пролог
Надо же, снежок посыпался.
В августе…
А снежинки — крупные, легкие.
Ловлю их — руками.
Надо же…
Дымком пахнут.
Не гарью привычною, не порохом…
Дымком, значит.
Знакомо так.
По-домашнему.
Черт…
А небо-то — белое все.
И сыплется, сыплется…
Мать честная.
В ладони мои — черные, все в мазуте.
Белое, легкое…
Родное.
Как будто — оттуда.
Издалека-а-а-а…
2
— А-а-а…
— Гаврилыч, ты чего?
Уф.
В строю задремал.
— Орловско-Курская, товарищи…
— Др-р-ры-ы!!
— Надо выстоять, товарищи. Надо.
— Др-р-р-ры-ы!!
Это, значит, танки идут.
Наши.
Перекрывают товарища генерала.
Но я — чего, я понимаю.
Орловско-Курская, выстоять.
Чего еще?
Все — понятно.
Неужели — пояснение нужно?
Мы — понятливые.
Надо, значит, надо.
Ведь не ему надо, не генералу…
Родине советской.
А прочее — что?
Цифры, данные.
Это — для командования.
А мне — и этого хватит.
Надо. Товарищи. Выстоять.
Ну, разве не хватит?!
3
— Первая линия, — говорят. — Только добровольцы.
Я, со своими не сговариваясь, — шаг вперед.
Не мальчишкам же — на первую.
Мы-то — грамотные. Повоевали.
Я, например, третью «ломаю»…
Финская, Халхин-Гол…
Те, конечно, попроще были.
Хе…
Ухмыльнулся я.
Надеюсь, по-бывалому — ухмыльнулся.
По-фронтовому.
Чтобы видело начальство: готовы мы… ко всему готовы.
Не мальчишки, чай.
Самое то.
Для первой…
4
В общем, встали.
Ждем.
Пушечка у нас — пристрелянная.
Погладил ее — по части казенной.
— Не подведи, милая.
Мои ржанули, было. Осеклись.
Дело — ответственное.
Первая линия обороны.
Добровольцы.
Тоже — погладили.
Не подведи, мол.
Нет, хороший у меня расчет. Правильный.
С такими — и в первой…
С такими хлопцами да с такою…
Эх, «сорокопяточка»…
Выстоим, а?!
5
Рванули «фрицы»…
Ох, и рванули.
— Подпустим, — говорю, — поближе — и лупанем. Аккурат.
Мои — ничего.
Ждать — так ждать.
«Фрицы» — все ближе.
Ох, и грохоту…
— Бронебойными за-ряжай!!
Б-ба-ах!!
Мимо…
— Еще — бронебойным!!
Мимо…
Но работаем.
Все — как один.
Слаженно, четко.
Ни слова — лишнего.
Раз, два…
Раз…
Два…
Б-б-ба-а-ах!!
Горит — вроде?!
Горит, зараза.
Горит!!
Работаем, товарищи.
Ра-бо-таем.
6
— Прицел такой-то, — хриплю…
Голос сорвал, что ли?
— Товарищи!!
Сорвал, с***.
— Братцы…
Не отзываются.
Братцы.
Убитые все.
Осколками посекло.
А заряжающий…
В небо уставился, и улыбается ему, синему…
Ему теперь — что?!
Осколком — под сердце.
И улыбается.
А я…
А я?!
Товарищи!!
Милые…
Братцы!!
Один я…
А «фрицы»-то — прут…
Прут, сволочи…
Пру-у-ут.
7
Смотрю, ординарец…
Сашка, кажется?
Ползком, ползком…
— Ты куда?!
— Прорвались они…
— В тыл, значит.
— В тыл.
И ползком…
А ведь — крепкий, сытый…
Как раз…
— А ну, стой.
И пистолет — из кобуры.
— Да пошел ты… Еще о долге напомни.
— О долге — не буду. Ни о чем я не буду. Шлепну я тебя, щучьего сына, и вся политработа.
И затвором щелкнул.
Для убедительности.
— А ну, товарищ… заряжающий… Так и перетак!! Бронебойными… Ну… Миленький, ты чего? Они же — прут, сволочи… Кто же их… остановит…
Смотрит на меня, слезы роняет.
— Сбежит же, — думаю. — Не стану же я… в спину…
— Есть, — шепнул, — бронебойными…
И к снарядам.
Ничего, милый, ничего.
Выстоим, мать их…
Выс-то-им.
8
Ох, си-ила…
Черное, грохочущее…
Рядом уже…
Ря-дом.
А в черном, грохочущем — «фрицы» смеются.
И что им — «сорокопяточка» моя?
Со снарядом последним?!
Только — прямою теперь…
Промажем, и все…
Сомнут ее — с нами, — и дальше…
Белозубые, красивые…
Дальше.
По земле моей — дальше.
Уверенные, смеющиеся…
Дальше.
— Ах, ты, — шепчу.
— Гнида.
А это — не я.
Сашка.
— Что, Сашка, говорю, — самое время — драпать.
А Сашка… губу закусил, со снарядом — уже. С последним.
Дорожки — на щеках его закопченных.
Плачет, зараза…
А сам — со снарядом.
— Ты не смотри, что плачу… От злости — это. От злости.
И заряжает.
Заряжает, родной.
— Плачь, Сашка!!
Если от злости.
— Плачь, милый.
И прямою наводкою…
В черное…
В грохочущее…
— За Родину!!!
— За Сталина!!
— ПЛИ!!!
9
Отстрелялись, и я — в окопчик нырнул…
— Все, — думаю, — товарищ старший сержант… Все.
Эх…
Сынков бы увидеть…
Напоследок.
Эх, товарищи…
Уж рядом — грохочет.
И гарью понесло, дизельной.
А вдруг — мимо проскочит?!
Я уж тогда — сзади…
Только — чем?!
Ни гранат, ни снарядов…
Чем?!
Пистолетом, что ли?!
Руками?!
И сыновей бы — еще…
Расцеловал бы — их.
— Что, испугались? Батька горелым пахнет? В мазуте весь?
И по щекам потекло…
И хорошо же — в окопчике…
Только бы — проскочил…
И тогда уж…
Руками…
А?!
И тут — накрыло меня.
ГРОХОТОМ.
Всего и сразу.
10
Пузыри пускает, стервец…
И не боится — ничуть.
— Генка, а…
И Сашка — рядом.
Старшенький.
Руки я разбросал…
Обниму — их.
Крепко-крепко.
И не отпущу уже.
Никогда.
А третий — кто?!
Ординарец?!
Тоже — с объятьями?!
— Дура, — шепчу. — Ты бы хоть вытерся, что ли? В кровище — весь. Куда это тебя?
— В горло, — хрипит. Рану рваную — пилоткою закрывает.
— Ты не обижайся, милок. Надо было…
— Да чего ты… Я ж — в понятии.
Всех троих — и обнять.
— Милые…
А их — не трое уже.
Весь расчет — передо мною.
И улыбаются все.
Даже Генка…
Сквозь пузыри.
Хорошие вы мои…
Всех вас…
Обниму-у-у…
На всех меня — хватит.
Милые…
Родные.
11
— ЭЙ, РОДНОЙ!!
— ЖИВОЙ, ЧТО ЛИ?! ЭЙ!!
А я — в небо уставился.
— ТОВАРИЩ!!
Как заряжающий…
Уставился.
А небо, товарищи…
Такое оно…
Дым черный рассеялся, и синева, синева-а…
Нежная…
Высокая….
Тянусь — к ней.
— «ПРОУТЮЖИЛИ» ЕГО…
— ВЕЗУЧИЙ, ГАД.
— НИЧЕГО, ЖИТЬ БУДЕТ.
— БУДЕТ.
— НИЧЕГО.
Ох, и громкие они…
— Потише, — сиплю. — Товарищи…
И к небу тянусь…
Вдыхаю — его.
Тро-о-огаю…
— НИЧЕГО…
— Ничего…
Обнять пытаюсь…
И небо, и всех…
Всех — сразу.
12
— Повезло мне…
В палате очнулся я, после операции…
Хорошо меня «фрицы» «проутюжили»…
Качественно.
Ребро из меня — вон.
Контузило еще…
Один хрен, хорошо.
Простынка белая, карболкою пахнет…
Хо-ро-шо, товарищи.
Лежи себе, выздоравливай.
А я…
Не лежится мне.
Все «сорокопятку» свою вспоминаю. Товарищей своих.
Мне-то — повезло.
А им…
Им?!
Не плачу — уже.
А дыхание перехватит…
Муторно станет…
Лучше бы — плакал.
Вспоминаю их, товарищей милых, а вспомнить…
Никак.
Зажмурюсь — до черноты.
— Петруха… Сашка…
А чернота — все гуще.
Еще и карболкою пахнет, мирною… паскуда.
Зубы стисну. Башкой мотаю.
Завыл бы, да боюсь, сестричка услышит…
Умаялась за день, а тут…
Отдыхает пускай.
И сон — не идет.
Может, во сне хоть…
Увижу.
— Ну, пожалуйста, — шепчу.
Не идет, собака.
Повезло мне…
Господи…
Ох, и повезло.
13, эпилог
Белое все…
Словно снегом — меня…
И палату, и койку мою…
Снегом…
И не растает он…
Никогда.
И только руки мои, обожженные, — на этом снегу…
Черные, страшные…
Неживые.
Хоть бы — пальцами шевельнуть…
Милые…
Ну!!
Застыли.
И белое — все.
И сверху, и снизу…
И внутри.
Лишь белое да черное…
Белое…
Да черное.
Неживое.
Не…
Не могу.
Не хочу.
Доктор.
Миленький…
Ни хрена не осталось.
Ни «сорокопятки» моей…
Ни товарищей…
Только белое, черное…
Что же я?
Как же я?!
В белом…
Я…
Я-а-а-а…
— А-а-а!!
Вырвалось — все-таки.
Не удержался старший сержант…
А рядом уж — доктор.
Глянул на меня…
На руки подхватил…
И к синему…
К синему!!
Благодарю его…
Плачу…
И тает…
Чувствую!!
Тает оно…
Белое…
И во мне.
Во мне…
Значит, не все еще…
Значит, не все…
До-мой, до-мой (Москва-Томск)
1, пролог
— А вы, стало быть, домой…
Не спрашивает, — констатирует.
Хе-хе!!
Нахватался я — на фронте — словечек.
А проводник — улыбается. В усы свои — улыбается.
Знакомо так…
Знакомый…
Такой…
Хе-хе…
Я-то впервые — в купе еду.
Да в каком еще…
Черт его знает, что за купе, а только сверкает все… металлическими деталями…
Буржуйское — все. Не наше.
Ладно…
Хоть проводник — свой.
Вот — человек.
Я — сержант старший.
Ну, с наградами…
Ну…
Но ведь в соседнем купе — капитан обретается.
А проводник — ко мне.
Со всем почтением.
— Домой, значит?
— Домо-о-ой.
И далеко же — еще…
Ох…
Я и давай — ему рассказывать.
О детишках своих, о хозяйстве…
И вроде — приблизилось…
Хозяйство…
Детишки…
А проводник — слушает.
Только трубкою пыхнет…
Кивнет.
В усы улыбнется.
Родной — весь.
Знакомый…
Вроде…
2
— Далеко, значит?!
А мы — и не в купе — уже.
В тамбуре.
— Ага, — говорю. — В Березовку аж.
А проводник… и не с трубкою вовсе. С папиросою.
И мне одну — протянул.
Ого…
«Герцеговина флор».
— Угощайтесь.
— Благодарствую, — говорю.
Папироса души-и-истая.
Закурить бы…
Куда?!
О детишках рассказываю. Увлекся.
— А Генка — это младшенький… Заду-умчивый… Так Поля мне пишет. Супружница.
И папиросу нюхаю.
Ох, и табачок…
— А Сашка-то…
— Старший?
— Старшенький. Ага. Так… Сашка — резвый. Носится… Мамка его — к печке привяжет, — и в огород…
У проводника на усах… слезинка повисла.
Расчувствовался, сердешный.
Но виду — не подает.
Слушает…
В тамбуре — брр.
А я — в гимнастерке одной.
Но разве — не сибиряк?
Да и беседу прерывать — не охота.
С детишек на места перескочил.
О тайге рассказываю, о кедраче…
А слезинка… не сорвется никак.
Или — это…
Другая уже?!
3
Проводник — за бельишком отправился, а я — в купе вернулся.
— Здравствуйте, — говорю, — товарищи попутчики. Меня — Василием звать. Артиллерист — я. На «сорокопятке» — войну «ломал».
Все — честь по чести.
Чай, в купе — одном.
Нельзя же — не представиться.
Не по-человечески — это.
Вот — дамочка, в очечках.
Суровая.
Из этих, из образованных.
— Валентина Ивановна.
И сразу — как-то…
Тепло стало.
И правильно.
— Валя. Студентка.
Назвалась — и оттаяла.
Улыбается.
— Иван Петрович. Инженер.
Ох, и соли-идный…
Генка подрастет, — в инженеры отправлю. Пускай — учится.
Тоже — солидным станет.
Представительным.
В общем, перезнакомились мы, и вроде — не чужие уже.
Свои.
Да и как — не свои?!
Советские же!!
Товарищи!!
Жалко, что проводник…
Хотя и знакомый, а без имени — пока — остается.
Но с ним — другое.
Там — имя неважно.
Там…
Голос — важнее.
Ведь я…
Как с отцом поговорил.
Отец — почище любого имени будет.
Ближе будет.
Роднее.
4
Вроде — знакомы уже.
Поговорить бы…
А как-то…
Они — люди образованные, а я…
Я — что?
Старший сержант…
Артиллерист…
Прицел 8, трубка 6…Бронебойными…
Да котел еще…
Да Курская…
Да ранения…
Да возвращения — в строй.
Да опять — трубка 8…
Зажигательными…
Нет.
Скучно.
И не интеллигентно — совсем.
Ведь об этом — без матерка…
Без ярости, слез…
Не расскажешь.
Да и нужно ли?!
Прицел 8…
Тьфу…
Чепуховина, братцы.
Ей-богу.
5
На полку забрался…
Зевну-ул…
— До-мой…
Тихо-тихо.
— До-мой, до-мой.
Что за…
С полки я свесился, на соседей глянул.
Треплются товарищи.
О карточках, кажется?
Ценах?
— До-мой…
Кто же это?!
Кто?!
Тьфу…
Да колеса же.
Мать их.
— До-мой, до-мой!!
И сердце — еще.
— До-мой!!
— До-мой!!
Пе-ре-кликаются.
— Домой, — шепчу я — за ними. И смеюсь тихонько.
В кулак.
А то подумают, что я — чокнутый.
Нет, братцы.
Нормальный — я.
Просто…
Домой еду.
Домой.
— До-мой!!
— До-мой!!!
6
— До-мой, до-мо-ой, — напеваю. Сквозь сон.
А колеса — молчок.
Встали?!
Да?!
Глянул я — в окошко.
Поле…
Аж до горизонта.
А в поле — дорога. Что с небом сливается. Вдалеке.
А по дороге-то…
В сторону неба…
Ать-два, ать-два…
Солдатики…
Чистенькие — все.
Но какие-то…
Легонькие, что ли.
Бесплотные — даже.
Иду-у-ут…
Прямо — в синее.
Я им — рукою махнул.
Не видят…
Вышагивают…
А замыкающий…
— Сашка… Ах ты… Сашка!!
Ординарец, что под Курскою…
Со мною…
Я — в тамбур.
Двери — настежь.
— Сашка!! — кричу. — Ты знаешь, милый… Победили мы…
Замер Сашка…
От прочих — отстал.
Ну, застыл прямо.
Обернулся…
Губами одними:
— КАК?!
— Победа, — шепчу. — А?
И плачу, щучий сын. Как мальчонка сопливый.
Сашка своих догнал, перекинулся с ними…
Застыли — они.
Замерли.
Все.
Вдруг…
Ать-два, ать-два!!
Аж земля дрогнула…
Про-се-ла…
Вроде — бесплотные…
А земля-а-а…
Просела!!
И песню еще… гр-р-р-рянули!!
Тут и небо — дрогнуло.
И марш, марш — в дрогнувшее…
Мне бы — соскочить…
Да с ними…
А только…
— До-мой, до-мой!!
Поезд дернулся…
И…
7
И бах я — с полки.
— Ох, мать… Россия…
Широка-а-а…
Засыпал — в России.
Проснулся…
За окошком — полустанок мелькнул.
Коровенка мыкнула, поезд провожая.
Баба в платочке цветастом…
Рукою махнула…
Мне, что ли?!
Углядела — меня?!
Ишь…
Глазастая…
Я бы — тоже махнул…
Да пропала уже…
Смешливая, рослая…
Прямо — женка моя.
Же-о-онка…
Вся Россия — меж нами.
А ты, один черт…
Рядом.
Под сердцем — моим.
Да и что — Россия?!
Войну прошел…
А тут…
Широкая, мирная…
Навстречу мчится…
Рукою махнет — и прочь…
Прочь.
Широкая…
Милая…
Моя.
Моя-а-а…
8
— Чайку, товарищи?!
Вот — человек.
Как почувствовал…
Я — только умыться успел…
Чайку…
А чаек-то…
Ух…
И подстаканники — с Кремлем, металлические.
С Кремлем!!
У такого проводника — и с Кремлем?!
Хорошо-о-о.
— Сахарку?
Я только подумал…
— И сахарку — вам. Довоенного.
Принял…
И на ладонь его — положил.
Разглядываю…
Белый-белый.
Как снег.
Только теплый…
Держу-у…
И за окном — снег, и на ладони моей…
Оба — мирные.
И, кажется, тот, что за окном, — тоже…
Теплый.
— А?!
А проводник — улыбается.
С пониманием.
И снежинки — у него на усах.
Хе-хе…
Будто — и не сахару, а снегу принес. Из тамбура.
Снегу…
Глянул я — на ладонь.
Вдруг — растаяло?!
Не-ет.
Лежит, сверкает…
Довоенный…
Даже не верится…
Не верится, что было оно — «довоенное».
До всего до этого…
Было?!!
9
Аккуратно…
Да чтоб не серрбать…
Да ма-аленькими глоточками…
С сахарком — вприкуску.
С Россией — вприглядку.
Глотаю, значит…
А инженер…
Ох, мать…
Це-лу-ю курицу… шлеп — на столик.
У курицы, чтоб ее, и вид — начальственный, а уж за-а-апах…
— Не выйти ли в тамбур, — думаю. — Очень уж засмущали меня… эти начальственные…
С чаем они — не того.
Не сочетаются.
Чаек у меня — простой.
А тут — начальство. До корочки прожаренное.
— Угощайтесь, товарищи!!
Эх…
Я — человек простой. Угостился бы.
Но, черт…
С нею — на вы.
С этою…
— Крылышко, товарищ старший сержант? Ножку?!
Нет.
Не могу.
А товарищ инженер… только глянул на меня — и шепотом горячим, в самое ухо:
— Ты, Василий, не робей… Это она — с виду такая… Внушительная. А по сути? Дура ощипанная. И безголовая — к тому же. И в чесноке пролетарском… С солью обычною. Давай, Вася!! Налегай!!
И налегли…
Опомнился я, а от дуры начальственной — только кости остались.
Обычные…
Теперь — на полку.
Пе-ре-варивать.
Что, небось, неловко ей — в желудке солдатском?!
Тоже мне…
Цыпочка…
Хе…
Ну-у…
И провалился я — в черноту…
Пищеварительного процесса.
10
Ох, и тряхнуло…
Рядом — ударило.
Хорошо «фрицы» кладут.
Один — к одному.
— Что, Сашка, — кричу, — не обделался еще?!
Смеется…
А небо — над нами…
Синее…
— У меня — старшенького… Сашкою… Ну, как тебя.
Смеется Сашка…
Мальчонка совсем.
Совсем…
— Сынок…
Что же это, товарищи?!
Сынишка мне — снаряды подносит?!
Ох, и выдал я…
По адресу.
Не существующего.
Прямо — в синее.
Высо-о-окое.
Безразличное.
Гляжу я…
А Сашка-то — покраснел.
А губы — белые…
И глаза…
Ох, и глаза…
И снаряд…
Держит его — Сашка. Не уронит. Ни за что не уронит.
— Маленький ты мой… да я…
А небо — синее стало.
Выше, синее…
Грожу ему, матерщину глотая.
С***…
Безразличная…
— Близко они, батя… Не пора?!
И заряжает…
Да ловко…
Весь — в отца.
В батю.
— Прямою наводкою…
И все — за меня.
И зарядил, и нацелил.
А я, дурак, все небу грожу…
— Пли!!!
То ли я, то ли Сашка…
11
То ли я.
Рявкнул, уже просыпаясь…
И поперхнулся.
Вот же…
И небо — мирное — за окном, и дорога…
А мне — война снится.
Да с подробностями.
Словно и не снится…
А может, это я — в блиндаже прикорнул…
Покуда время есть.
И снится мне…
Поезд, купе сверкающее…
Соседи…
А проснусь…
Вот — проснусь…
Не хочу.
Не хочу я — просыпаться.
Ехать — хочу.
С проводником трепаться, с соседями знакомиться, курицу жрать…
И верить…
Верить, что закончилась…
Проклятая.
С окопами, вшами…
И снами…
О мире.
12
Валя с инженером схлестнулась…
Насчет любви…
Ох, Валя…
Любовь — у нее…
Больша-а-ая…
Первая…
Да я — не лезу.
Куда мне?!
О любви.
Они мне улыбаются — оба.
Но я-то — чувствую…
Боятся они — меня.
От меня ж — порохом…
Смертью…
Как я «Шипром» не поливался…
Несе-о-от…
Валя — красивая.
Щебечет себе.
Щебечет…
А инженер…
Поддакивает — только.
Живые они…
Мирные…
А я…
Они — о любви, а мне бы…
К чертям бы — и поезд, и купе это…
И курицу.
Вру я. Себе же — вру.
Войны — не хочу. Снов — не хочу…
Да мне бы…
Ми-иленькие…
Мне бы — в блиндаж промозглый, да водочки…
Не чаю с сахаром…
Водочки!!
Чтобы теплая, чтобы нутро обожгла…
И хлебцем ее, теплую, занюхать.
А пить чтобы — за товарища Сталина…
За Победу грядущую…
За…
Залпом!!
До дна!!
Да самого, чтоб его, донышка.
И чтоб не студенточка — рядом. Не инженер представительный…
Ох, товарищи…
— В тамбур я, покурить.
Выхожу — и слышу…
Голоса-то — порадостней стали.
Хорошо им — без меня.
Порохом пахнущего…
Одиночеством…
13, эпилог
— Тяжело тебе?
И дымком потянуло…
Табачным.
«Герцеговиною».
Буркнул я что-то, в стекло уткнулся. Лбом горячим.
Авось и полегчает.
— Выгорело все… — шепчу, — во мне… Все. Не сердце, родной… все. Ничего не осталось.
— О-хо-хо.
— Чем я заполню… это… Детишками? Женою? Треплюсь вот… о разном… И вдруг — живым себя чувствую. Обычным. Ваською, сибиряком… А замолчу…
— Ах, ты…
— А замолчу… И все. Точно и не было меня — только что, точно не я это… о Сибири трепался…
— Ах, ты…
— Что же мне, совсем… Снова — о детишках? О жизни… чужой? Мирной?
Молчит.
Не вздыхает — даже.
Может, слова ищет? Чтобы успокоить меня?
Да я…
— Сынок…
Что?
— Ты, сынок…
ЧТО?!
— Ты, сынок… говори… О себе говори. О боли своей. О Сашке… которого в горло…
А голос…
Негромкий…
— О «сорокапятке» своей… Обо всем.
Знакомый…
— И слова — твои, и слезы… Все — впрок. Ты — не увидишь, не узнаешь… А ведь — впрок. Все — впрок.
Родной…
Ох, и родной…
— И заполнишься. И заполнишь.
— Для кого это все?! Отец…
— А Россия, сынок? Для кого?!
— Для кого, отец?!
— А Солнце? А небо?
И по плечу — меня.
Хлоп!!
Да с силою!!
В окошко я влип…
А за окошком — Россия…
И Солнце — над нею…
И небо.
Мои.
Для меня.
Николай Столицын.
Рисунки Анатолия Прилепского.
Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 18(19415) от 08.05.2020 г.
