Дата 30 ноября имеет особое значение - после взрыва на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года весь мир планеты Земля замер «на грани»… в конце осени было завершено строительство купола-«саркофага», но смогло ли человечество «вздохнуть спокойно»?
Евпатория может считаться настоящим городом-побратимом Чернобыля. В центре города располагается уникальный комплекс, посвященный героям, остановившим распространение «ядерной пустыни». У подножия памятника в сквере Чернобыльцев находится мемориальная капсула – в скорбном списке жертв «мирного атома» почти сто двадцать фамилий наших земляков. Рядом действует музей «Звезда Полынь» - это не только экспозиция самых настоящих исторических документов и предметов, но и центр городской организации «Память Чернобыля», общественной организации, которая (это уникальный случай) объединяет военных и гражданских, перемещенных из радиоактивной зоны и вдов, сирот людей, которых вскоре после трагедии стали называть «ликвидаторами последствий ядерной катастрофы».
Юнкоры Эколого-биологического центра Евпатории встретили многих «чернобыльцев» 24 ноября 2018 года. Ликвидаторы последствий самой страшной техногенной катастрофы двадцатого века верны себе и своим принципам. Мир должен быть чистым во всех смыслах - и они вышли на традиционный осенний субботник, очищать сквер от листвы, приводить в порядок цветники и аллеи. На субботнике юные корреспонденты познакомились с человеком, который работал на ЧАЭС «под куполом» и был очевидцем того, что там происходило.
Михаил Николаевич Аникин провел сто минут «по пояс в аду» радиоактивного кошмара. Атомный тайфун, как пылинки ветер на пляже, «сдувал» человеческие судьбы. Перевернул он и жизнь Михаила Николаевича.
Его лучший друг, Фетисов Александр, с которым Михаил Николаевич делил вахты у подножия той самой вентиляционной трубы взорванного энергоблока, уже ничего не расскажет, он ушел из жизни после болезней, вызванных «ядерным зверем». Память о нем и других товарищах-ликвидаторах бережно хранит Михаил Николаевич.
Его пример – показательный. Детство и юность наш собеседник провел в городе Николаеве. Он занимался легкой атлетикой, в школе всегда был в составе команд на играх «Зарница» и «Орленок», очень любил состязания. В 1975 году после школы пошел работать на цементный завод, а потом – армия, служба в одной из частей ПВО в Азербайджане. Вся служба «под землей» - Михаил Николаевич был радистом на подземном командном пункте и сейчас, сорок лет спустя, может читать точки-тире азбуки Морзе.
Вернувшись домой, рядовой Аникин построил большой план жизни. Он поступил в вуз – Днепропетровский химико-технологический институт, мечтал работать инженером на родном предприятии в Николаеве. В институте была военная кафедра – одновременно с основной учебой студенты получали знания по радиационной и химзащите, приобретали военную профессию. Когда в 1986 году произошла катастрофа на ЧАЭС, Михаил Николаевич готовился к защите диплома. В июне 1986 года инженер и лейтенант Аникин приступил к работе по специальности…
Но уже в мае 1987 года пришла повестка из военкомата. Командир взвода потребовался в Чернобыле. Тридцатого мая началась командировка на полтора месяца – и о прошлой жизни пришлось забыть, жизненные планы перечеркнуть и выбросить.
Полковой походный городок располагался километрах в пятнадцати от места ядерного взрыва, внутри «тридцатикилометровой зоны отселения людей». В окрестных деревеньках оставались жители – обычно по три-четыре бабушки на деревню, отказавшиеся выезжать.
Во взводе молодого лейтенанта (напомним, что в армии Михаил Николаевич был рядовым радистом) было тридцать «партизан». Так называли мобилизованных из-за трагедии на АЭС военнообязанных запаса. Средний возраст солдат – 45 лет, многим было за пятьдесят. Командиру взвода Аникину – двадцать девять!
Работа была тяжелой – или «отмывали» технику, порой по пять раз один строительный кран, или отправлялись в самое настоящее пекло. Хотя купол-«саркофаг» уже закрывал энергоблок, опасность для людей была огромной. Солдаты из взвода Аникина по десять человек с офицером приезжали на атомную станцию на обычной бортовой грузовой машине. Они проходили прямо к строению, над которым возвышалась труба (на макете эта труба с красными полосками). Предыдущей «смене» выдавали свинцовые фартуки – у команды Аникина из оборудования были «лепестки» и дозиметр в виде фломастера…
Нужно было ждать. Это было сложным делом – два-три часа в духоте, выйти нельзя даже в туалет.… Наконец, команда на выход – и бойцы выходили на площадку-подножие вентиляционной трубы-башни. Каждый из десяти солдат работал ОДНУ минуту. Если у него буквально «валилось дело из рук» - выходил из «полуукрытия» офицер и делал его работу. Для лейтенанта у вершины десятиметровой лестницы, выходящей на площадку работ, была будочка. Это рядовые трудились в опасной зоне минуту – офицер был «по пояс» на площадке все отведенные для его подразделения десять минут. Хоть раз, но приходилось подниматься по лестнице «целиком» - от волнения подчиненный солдат не успевал выполнить работу-задание, хотя каждому подробно рассказывали, что требуется сделать. Работа была строительной – вместо уже «набравших» радиацию свинцовых пластин устанавливали «опалубку» и заливали площадку бетоном в полметра толщиной. Наверное, многие видели на стройках или при ремонте настил новых полов…
Только все было с риском для жизни. Так на площадку «в саркофаге» за полтора месяца командировки Михаил Николаевич выходил десять раз. Сто минут в самом пекле.
Лето в 1987 году только начиналось. Михаил Николаевич сразу по прибытию на место заметил странное полное отсутствие птиц. Это бросалось в глаза. Когда выдавалась минута отдыха, офицеры могли взять «очищенную» машину – проехать в населенный пункт внутри «зоны отселения». В эту пору уже созрела клубника, она была очень крупной, но есть ее было нельзя – радиация.
Однажды в стороне от механизмов, которые после дезактивации использовали внутри «грязной зоны», метрах в 150-ти, Михаил Николаевич увидел японский робот – похожий на маленький трактор с «навесами». Любопытство взяло верх над осторожностью не полностью – он взял измеритель радиации с собой. Приблизиться ближе чем на тридцать метров не получилось – прибор зашкалило! Уровень радиационной опасности был очень велик.
Солдаты «чистили» раствором механизмы и агрегаты в таких же костюмах, как в экспозиции нашего музея. У нас вообще на стендах все экспонаты «натуральные». Всем солдатам записывал командир одинаковые ежедневные дозы облучения. Что записывали самому лейтенанту – было тайной, дозиметр свой личный каждый сдавал индивидуально, данные были закрытыми. Здоровый молодой лейтенант в 29 лет никаких симптомов заболевания не испытывал все полтора месяца командировки. А потом он вернулся в Николаев, прошла неделя-другая… и началось.
В «Чернобыльской зоне» офицер старался выполнять правила техники безопасности. Даже после обязательного душа старались «беречься» - и организовали себе баню. Никаких ягод или фруктов не собирали, разуваться «на травке» никому из командиров не приходило в голову. Им давали воду в стеклянных бутылках – за ящик такой чистой воды можно было выменять новую форму, этим пользовались, - так уменьшался риск облучения.
Однако невидимые глазу смертельно опасные лучи достигли цели. На два месяца ликвидатора последствий Чернобыльской катастрофы определили в больницу. Но в стационаре областной клиники давали и колои витамины, действительно необходимых лекарств не было. У Михаила Николаевича начались приступы тошноты, тело становилось ватным, голова кружилась, он вскоре был переведен на «легкий труд». Год начальство ожидало выздоровления молодого специалиста – на цементном заводе очень ценили инженеров. Но Михаил Николаевич зря мечтал о любимой профессии, его учеба в и высшее образование «сжег» радиационный огонь Чернобыля. Через год тридцатилетнему человеку предложили уволиться, впереди «светила» инвалидность, о планах на дальнейшие годы пришлось забыть.
Во время учебы на военной кафедре в институте никто из студентов не верил в то, что эти знания пригодятся в жизни. Но так произошло.
С 1989 года Михаил Николаевич Аникин живет в Евпатории. У нас действительно климат обладает целебной силой, медики Крыма хорошо знакомы с заболеваниями чернобыльцев, за прошедшие после аварии на АЭС годы в санаториях полуострова побывали почти все ликвидаторы последствий катастрофы. Но на пляж он не ходит – солнечные дни приносят больше страданий. Головокружения остаются, как старые, так и новые недуги причиняют боль. Чернобыль остается не только в душе, но и в крови ликвидаторов последствий техногенной (рукотворной) катастрофы.
Юнкорам запомнился один пример – когда Михаил Николаевич еще занимался «легким трудом» на заводе в Николаеве, объявили учебную тревогу. По заводоуправлению «забегали» с датчиками сотрудники. В шутку Михаил Николаевич взял зонд измерителя уровня радиации и поднес к себе на уровне желудка.
Раздался знакомый до боли «писк» дозиметрического оборудования. Это было неожиданно – эхо Чернобыля спустя много месяцев после возвращения домой.
Когда слушаешь рассказы очевидцев и участников невообразимо страшных событий, лучше понимаешь такие простые вещи, как возможность радоваться солнцу, цветам, шуршащему листопаду и даже холодному, но бодрящему ветерку. Спасибо за все это – не грозящее нам радиацией, надо сказать обычным с виду людям, героям-ликвидаторам самых страшных последствий взрыва на Чернобыльской атомной станции.
Маргарита КУДРЯШОВА (МБОУ СШ №13), Илья ПОЖЕНЬКО (УВК «Интеграл»), Максим ШКУРЕНКО (МБОУ СШ №15), «Школа юнкоров» Эколого-биологического центра Евпатории
Фото Тамары Лобас и Софии Мотылевой, юнкоров-экологов, А. Бондаря, руководителя «Школы юнкоров».
