13 октября 2016 года остановилось сердце Ильи Мельникова

Прошел ровно год, как нет с нами замечательного журналиста, редактора, поэта, писателя и публициста, Профессионала с большой буквы и тонкого лирика Ильи Борисовича Мельникова. Прошел год, но все, кто знал его, кому довелось работать с этим удивительным, талантливым и интеллигентнейшим человеком, помнят его так отчетливо, словно он до сих пор с нами. А ведь он и в самом деле с нами: человек жив, пока жива память о нем. Вот и решили мы вместе с вами, дорогие читатели, еще раз вспомнить Илью Борисовича. А помогли нам в этом люди, проработавшие с ним бок о бок не один год.

Одно слово — редактор

О таких людях, как Илья Борисович, коротко не скажешь. Но если бы я поставил перед собой цель охарактеризовать его как можно короче, то сказал бы так: великий труженик, классный стилист и педагог от Бога.

Он приходил в редакцию раньше всех и уходил позже всех, ничуть не претендуя на то, чтобы выглядеть укором для менее усидчивых сотрудников. И уходил, как правило, унося целую кипу «домашних заданий»: невычитанных материалов для следующих номеров, редакционных писем, исполкомовских бумаг и т.п. Похоже было, что уход из редакции домой был для него только уходом с работы, как с географического места службы, но не ОТ работы.

Он корпел над каждым журналистским или авторским материалом так, как не каждый журналист или внештатный автор корпит сам. После правок Ильи Борисовича даже весьма посредственный писака мог с гордостью показывать друзьям и родственникам опубликованную в газете статью, свято веруя в то, что именно так и написал. Илья Борисович обладал столь редким чутьем слова и тактом, что его хирургически выверенные правки практически не замечались. А сам он даже намеком никогда не давал понять, что эта виртуозно выделанная из словесного мусора конфетка — ​исключительно его заслуга.

Надо честно признать, что его тактом, дотошностью и стилистическим талантом некоторые сотрудники даже иногда откровенно злоупотребляли, скидывая явно сырой материал. Потому как знали: что-то может не додумать автор, чего-то могут не заметить корректора, но Илья Борисович все заметит и что надо — ​додумает, проверит, перепроверит и выверит. И в газете все выйдет так, как должно быть.

Наверное, это и был Редактор в истинном смысле этого слова. Человек, редактирующий газету от первой и до последней строки. Не директор, не начальник, а — ​редактор. Парадная сторона престижной должности «первого лица» никогда его не интересовала. По своему статусу он мог красоваться в почетных президиумах на всех городских мероприятиях, но вместо себя он отправлял либо заведующего профильным отделом, либо зама.

А для себя оставлял главное дело своей жизни — ​редактирование.

Такой он мне и запомнится: далекий от мирской суеты, сосредоточенно склоненный над столом, заваленным еще не переработанным сырьем для вечно ненасытного монстра под названием Газета. И с неизменной, даже как будто виноватой улыбкой на усталом лице. Мол, извините, что не все сделал, что мог.

Хотя, по-моему, он сделал даже больше. Потому его и помнят.

Виктор ШЕЛЕСТ, бывший журналист «ЕЗ».

 

Дверь и душу — нараспашку: так и жил открыто

Каким был Илья Борисович редактором, стилистом, журналистом, какими высокими человеческими качествами и редкими нравственными достоинствами обладал, знаем не только мы, газетчики, проработавшие с ним вместе десятки лет. Это известно и тем, кому довелось походить в его учениках, будучи студентом-практикантом журфака университета, и тем, кто тесно общался с ним на правах внештатного корреспондента «ЕЗ» или рядового читателя.

Дверь в кабинет редактора всегда была открыта для всех. Этого же он требовал от сотрудников газеты, не уставая повторять: «Самое дорогое, что у нас есть, — ​это наш читатель и его письма». И мы, как и наш редактор, откладывали в сторону все свои срочные дела и выслушивали посетителя — ​его жалобы, предложения, пожелания — ​и уже вечерами, как правило, дома писали свои репортажи, очерки, фельетоны и готовили в печать материалы внештатных корреспондентов, обрабатывали письма читателей.

Не оно ли, это бережное отношение к письмам, внимание и уважение к людям, к их нуждам помогало нашей «Евпаторийке» иметь высокий тираж — ​в 24 тысячи экземпляров (одного номера, а не недели!) и быть единственной в Крыму рентабельной газетой, отказавшейся от государственных дотаций еще в 70-е годы прошлого столетия.

А как нелегко было работать в годы горбачевской перестройки, когда почта только одного дня едва вмещалась в увесистую рабочую папку! Зато сколько же в те годы было проведено «круглых столов» по вопросам, поднятым читателями, сколько родилось хлестких фельетонов, сатирических выступлений «Ерша Каламитского», по которым в городе принимались срочные меры по устранению выявленных недостатков.

В такой обстановке, когда все время, до последней минуты, отдавалось газете, можно было просто сойти с ума. А Илья Борисович и тогда оставался человеком. Выдержанный, доброжелательный, он обладал даром терпения и убеждения, щадил оппонента, не уставал брать самый тяжелый груз ответственности на свои плечи.

Когда в свои 72 года Илья Борисович ушел на заслуженный отдых, коллектив «ЕЗ» не пожелал расставаться с ним. Он был нам нужен! И многие из нас постоянно звонили своему редактору, коллеге, другу, наставнику, человеку энциклопедических знаний, чтобы услышать его мнение о своей новой публикации в журнале или родной газете, почитать родившиеся стихи, посоветоваться по поводу сюжета задуманного очерка или фельетона.

А однажды на его день рождения, не сговариваясь, пришли все, кто считал Илью Борисовича своим учителем.

Уютная маленькая зала их со Светланой Вячеславовной квартиры наполнилась народом, как спелый арбуз семечками. И было все — ​стол, уставленный кулинарными изысками, приготовленными руками гостеприимной хозяйки, были тосты, были стихи, посвященные имениннику, были воспоминания и рассказы о курьезных случаях из жизни газеты. И всем было так хорошо и по-домашнему тепло, что с тех пор встречи в день рождения Ильи Борисовича превратились в традицию.

23 января 2016 года такая встреча оказалась последней. Но у всех, кто присутствовал тогда на ней, она останется в памяти навсегда. Скатерть-самобранка Светланы Вячеславовны как всегда поражала воображение гостей, как всегда звучали стихи доморощенных авторов в честь именинника, остроумные тосты, искрометные шутки и каждое воспоминание начиналось со слов: «А помнишь…»

И вдруг одна из женщин запела песню, осторожно прикасаясь к струнам сердца гостей.

— Зима накрыла серебром округу,

Пушистый снег упал мне на ладонь.

Пришли друзья на день рожденья друга

И принесли гитару и гармонь.

Все, кто сидел за столом, дружно подхватили последние строчки куплета, хотя, уверена, слышали песню впервые.

А солистка продолжала:

— В окно стучится ветками рябина.

Горит в камине время, как огонь.

О том, что жизнь, как миг, неповторима,

Поет с гитарой хриплая гармонь.

А в ясном небе звезд не сосчитаешь.

А наши дни уходят — ​не вернешь.

Ну, что ж ты, друг, сидишь — ​не наливаешь?

Или боишься, что до дому не дойдешь?

Песня заканчивается. Звучат слова, которые каждый мысленно вкладывает в уста гостеприимной хозяйки:

— Друзья уйдут. Я выйду попрощаться.

И у порога им вослед скажу:

«Почаще надо нам вот так встречаться.

Вы заходите — ​искренне прошу».

Притихли гости. Еще более одухотворенными стали их лица. Илья Борисович и Светлана Вячеславовна сидят во главе стола, вплотную придвинув стулья друг к другу. Мы с нежностью и благодарностью смотрим на красивые лица счастливой пожилой четы, и думаем: как же здорово, что есть в нашем городе место, где тебя принимают и понимают…

И вот уже минул год, как Илья Борисович ушел от нас. Ушел тихо, скромно, как жил. Но осталась в памяти его по-мальчишечьи застенчивая улыбка, его неспешные манеры, доброжелательный голос, его школа журналистики, из которой вышли десятки замечательных репортеров и корреспондентов, радио- и тележурналистов, влившихся в коллективы СМИ Крыма, России, Израиля, Германии, США и других стран. Остались его наставления: делать, что дОлжно, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех.

А еще с нами осталась Светлана Вячеславовна — ​его верная спутница жизни, красивая душой и сильная духом женщина, хранительница его творческого наследия — ​стихов, песен о Евпатории, книг, газетных публикаций. Она просто не позволит забыть Илью Борисовича — ​человека, оставившего чистый, светлый, добрый, весомый след на Земле.

Светлана НОВИКОВА-ДОНСКАЯ, журналист с 50-летним стажем работы в различных регионах СССР и постсоветского пространства.

Фото из архива Светланы НОВИКОВОЙ-ДОНСКОЙ.

 

«Гвоздями слов прибит к газете я»

Знаете ли вы, что значит быть редактором газеты? Понимаете ли вы чувство его ответственности за каждый факт, слово или простую запятую, которые после подписи «В печать» уже не извлечешь из текста никакими клещами? Печатный станок запущен и не остановится, пока не отмотает установленный тираж газеты.

Мне жаль редакторов. Всех до одного. Что за радость каждый день ходить по лезвию бритвы, балансируя между учредителем и подписчиками, или получать от начальства «втык» за какой-нибудь редакционный прокол. Редакторы, как правило, живут и работают на грани нервного срыва, и, по утверждению врачей, входят в число людей, которые зарабатывают инфаркт или инсульт в первую очередь. Кто согласен на такие приключения, поднимите руку… Отметим, что в рейтинге самых престижных для молодежи профессий газетного редактора нет даже в первых десятках.

Я не понимаю, почему на такую редакторскую каторгу в свое время согласился Илья Борисович Мельников. Он пришел в редакцию «Евпаторийской здравницы» в 1969 году заместителем редактора и вез этот журналистский воз старательно, не претендуя на редакторское кресло. Но жизнь, как говорится, штука полосатая. Через 10 лет редактору «Здравницы» Михаилу Гончарову предложили повышение по службе, и Мельников стал у газетного руля. Позже он признался, что гораздо уютнее чувствовал бы себя в должности зама. Что ни говорите, а налицо двойная выгода: меньше ответственности и больше свободного времени. Но оттуда — ​Мельников показал рукой в сторону горкома партии — ​поступило настойчивое предложение быть редактором. И он не смог отказаться. Теперь понятно, что его решение было правильным.

Без революций и перестановок в коллективе редакции тираж «Здравницы» вскоре вырос до 25 тысяч экземпляров. При нем на каждого четвертого жителя города приходился экземпляр газеты. Боюсь, нынешним журналистам такой тираж уже не по зубам. При этом редакционный портфель никогда не оставался пустым, потому что наравне с журналистами его заполняли многочисленные внештатные авторы. За годы редакторства Мельников не допустил ни одного прокола с выпуском тиража. Это высший пилотаж в организации работы редакции.

Великий офтальмолог Святослав Федоров считал, что только два процента людей могут выполнять огромный объем работы и вести за собой других. 10—15 процентов людей будут работать всегда и столько же — ​никогда. Остальных можно привлечь деньгами. Исходя из федоровских наблюдений можно считать, что Илья Мельников по жизни был двухпроцентщиком. Он работал даже в выходные дни и был способен перелопачивать горы рукописных материалов, обрекая себя на износ. Мельников всегда был уверен: журналисту лучше износиться, чем заржаветь. И он был прав…

Был грех, некоторые сотрудники газеты, зная о профессиональной дотошности редактора, явно не утруждали себя доведением материалов до совершенства. Дескать, Илья все уточнит, все поправит, приведет в божеский вид. Он и в самом деле все доводил до ума, все уточнял, все приводил в порядок в соответствии с фактами, стилистикой и лексикой. Редактор и в мыслях не допускал выпуска газеты с огрехами. После проколов (если таковые все же случались. — ​Ред.) ему было стыдно смотреть читателям в глаза и слушать едкие замечания по телефону. Несколько дней он ходил по редакции мрачным, с потухшими глазами. Они давно слились воедино: газета и редактор. Перефразируя Маяковского, Мельников, как никто другой из журналистов, мог бы без преувеличения сказать, что гвоздями слов прибит к газете он. Но до таких обобщений он, похоже, не доходил.

Кто знает, может быть, он мог стать замечательным пилотом, поскольку после окончания школы поступил в авиационное училище. К сожалению, уже на выпуске ему по состоянию здоровья пришлось распрощаться с авиацией. А может быть, ангелы осознанно приберегали его для журналистской доли. Скорее всего, это было именно так. По своей человеческой природе Илья Мельников был на редкость миролюбивым и деликатным человеком, Погоны военного летчика наверняка жали бы ему плечи и сковывали талант. И тем не менее мне кажется, что и за штурвалом самолета он тоже был бы человеком с надежными и крепкими крыльями.

Таким я его и запомнил: человеком, способным на полет, — ​и навечно прибитым словесными гвоздями к газете.

Валентин ЩЕРБИНИН, заслуженный журналист Крыма.

 

С комсомольским приветом!

Перебирая в копилке памяти события пятидесятилетней давности, определившие мой выбор профессии, прежде всего вспоминаю первую встречу с Учителем. Произошло это в стенах Евпаторийской городской типографии в январе 1969 года. Здесь располагался единственный редакционный кабинет «Евпаторийской здравницы», где готовились к выпуску ее первые номера. Сюда и привела меня, вчерашнюю школьницу, мама — «устроить дочку поближе к газете».

В коридоре выстроилась небольшая вереница солидных «дядей с портфелями» — ​соискателей по журналистскому цеху. Моя очередь подошла быстро. Редактор «ЕЗ» Михаил Трофимович Гончаров внимательно отнесся к представленным мною рекомендациям, ознакомился с короткими заметками и тут же обратился к своему заместителю: «Вот, Илья, знакомься. Надо взять шефство над этой юной корреспонденткой». Ответ последовал неожиданный: «Фамилия этой девочки мне знакома — ​по публикациям в газете «Крымский комсомолец». Заочно мы уже сработались». Оказалось, что это тот самый Илья Борисович, который после окончания Киевской высшей партийной школы работал в главной молодежной газете Крыма, курировал работу корпунктов «Крымского комсомольца», созданных в городах и районах полуострова. А я в то время, будучи десятиклассницей, занималась в школе молодого журналиста при таком корпункте в Евпатории. Тогда и начала получать первые редакционные задания из Симферополя. Сохранилось несколько экземпляров переписки с моим первым наставником. Илье Борисовичу в ту пору было уже за тридцать, но в соответствии с традиционной стилистикой того времени он обращался ко мне по-товарищески, доверительно. Вот письмо из Симферополя, напечатанное на редакционном бланке «Крымского комсомольца»: «Здравствуй, Нина! Заметку о диспуте на открытом комсомольском собрании получили. Спасибо. Тебе удалось выразить свою принципиальную позицию в вопросе об активности молодежи. Постарайся более четко формулировать мнения своих товарищей. Следующее практическое задание: напиши о работе молодежного коллектива на курорте Евпатория. Желаю успеха! С комсомольским приветом — ​Илья».

В своем газетном архиве я разыскала номер «Крымского комсомольца» за 29 сентября 1968 года, где на одной странице соседствуют авторская статья Ильи Борисовича на темы воспитания и моя скромная заметка, подготовленная к печати его редакторской рукой.

С октября того же года по рекомендации Крымского обкома партии молодой, но уже опытный организатор, талантливый журналист И.Б. Мельников участвовал в создании редакции «Евпаторийской здравницы», подготовке ее первых номеров. Случилось это ровно 49 лет назад! С легкой руки первого Учителя началась моя трудовая биография в коллективе, который стал родным на всю жизнь.

Нина ЩЕРБАКОВА, редактор газеты «Евпаторийская здравница» в 2006—2011 годах.

 

«Ты все делаешь так, как Илья Борисович!»

Время от времени я робко приносила ему «на ковер» новые стихи. И уже сама, «за ручку», приводила тех, кого не постеснялась бы назвать поэтом. До сих пор перед глазами стоит сцена. Вот Илья Борисович внимательно вчитывается в убористые (без лупы не разглядишь!) строчки Олега Иванова. Вот отрывает от странички взгляд, полный изумления и восторга: «Таня, где он?!» И, не дослушав гордого сарказма «первооткрывательницы» («На крыльце трясется, как осиновый лист…»), устремляется к выходу из кабинета: немолодой уже, отягощенный сонмом забот человек — навстречу пятнадцатилетнему юноше.

А как прекрасна была воля «Вольницы» — ​новаторского эксперимента, предпринятого шестью молодыми авторами (Николаем Столицыным, Олегом Ивановым, Станиславом Греком, Виталием Нарышкиным, Дмитрием Твердым, Юрием Крюковским) и всецело поддержанного редактором «Евпаторийки», бесстрашно защищавшим необычную поэму от преисполненных зависти наветов: «Да я таких «вольниц» за полчаса три штуки напишу!..» Как «вкусна» была «разрешенная» Ильей Борисовичем молодежная литстраничка «Зазеркалье», куда радостно устремились все, не приемлющие косности официального ЛИТО, где «случились» первые публикации стихов Яны Грошевой, поэтической прозы Наташи Уваровой…

Зная Илью Борисовича, сколько помню себя, я, к собственному стыду, только недавно осознала его личностную суть: «Лишь талант распознает свое отражение в зеркалах незнакомых растерянных глаз…»

Правом доброжелательно, строго, неравнодушно — ​созидающе! — ​судить, казнить или миловать чужие робкие попытки прикосновения к поэзии Господь наградил лишь истинных ее Мастеров. Сколько их, питомцев-учеников, высшая похвала для которых: «Ты все делаешь так, как Илья Борисович!»… Десятки стали такими же «правильными» — ​скромными, искренними и честными, беззаветно преданными профессии — ​газетчиками. Единицы — ​поэтами.

Татьяна ДУГИЛЬ, поэт, журналист.

Информацию подготовила Людмила ПУШКИНА.

Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» №63 (19285) от 13.10.2017 г.